"Всякий зауряд-философ, пишущий или желающий писать о России, прежде
всего кидается к великой русской литературе. Из великой русской
литературы высовываются чахоточные «безвольные интеллигенты». [...]
Для
всякого разумного человека ясно: ни каратаевское непротивление злу, ни
чеховское безволие, ни достоевская любовь к страданию — со всей этой
эпопеей несовместимы никак. В начале Второй мировой войны немцы писали
об энергии таких динамических рас, как немцы и японцы и о
государственной и прочей пассивности русского народа.
И я ставил
вопрос: если это так, то как вы объясните и мне и себе то
обстоятельство, что пассивные русские люди — по тайге и тундрам — прошли
десять тысяч верст от Москвы до Камчатки и Сахалина, а динамическая японская раса не ухитрилась переправиться через 50 верст Лаперузова пролива?
Или — почему семьсот лет германской колонизационной работы в Прибалтике
дали в конечном счете один сплошной нуль?
Или, — как это самый
пассивный народ, в Европе — русские, смогли обзавестись 21 миллионом кв.
км, а динамические немцы так и остались на своих 450.000? Так что: или
непротивление злу насилием, или двадцать один миллион квадратных
километров.
Или любовь к страданию, — или народная война против Гитлера,
Наполеона, поляков, шведов и прочих. Или «анархизм русской души» — или
империя на одну шестую часть земной суши.
Русская литературная
психология абсолютно несовместима с основными фактами русской истории. И
точно также несовместима и «история русской общественной мысли». Кто-то
врет: или история или мысль."
|